Неточные совпадения
Затем
графиня рассказала еще неприятности и козни против
дела соединения церквей и уехала торопясь, так как ей в этот
день приходилось быть еще
на заседании одного общества и в Славянском комитете.
Сереже было слишком весело, слишком всё было счастливо, чтоб он мог не поделиться со своим другом швейцаром еще семейною радостью, про которую он узнал
на гулянье в Летнем Саду от племянницы
графини Лидии Ивановны. Радость эта особенно важна казалась ему по совпадению с радостью чиновника и своей радостью о том, что принесли игрушки. Сереже казалось, что нынче такой
день, в который все должны быть рады и веселы.
Узнав о близких отношениях Алексея Александровича к
графине Лидии Ивановне, Анна
на третий
день решилась написать ей стоившее ей большого труда письмо, в котором она умышленно говорила, что разрешение видеть сына должно зависеть от великодушия мужа. Она знала, что, если письмо покажут мужу, он, продолжая свою роль великодушия, не откажет ей.
— Да объясните мне, пожалуйста, — сказал Степан Аркадьич, — что это такое значит? Вчера я был у него по
делу сестры и просил решительного ответа. Он не дал мне ответа и сказал, что подумает, а нынче утром я вместо ответа получил приглашение
на нынешний вечер к
графине Лидии Ивановне.
Молодой адъютант, приятель Вронского, через которого она получала сведения и который через
графиню Лидию Ивановну надеялся получить концессию, сказал ей, что они кончили свои
дела и уезжают
на другой
день.
Просидев дома целый
день, она придумывала средства для свиданья с сыном и остановилась
на решении написать мужу. Она уже сочиняла это письмо, когда ей принесли письмо Лидии Ивановны. Молчание
графини смирило и покорило ее, но письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба в сравнении с ее страстною законною нежностью к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
— Оно не подтвердило, потому что не входило и не может входить в рассмотрение самого
дела, — сказал Селенин, щуря глаза. — Ты, верно, у тетушки остановился, — прибавил он, очевидно желая переменить разговор. — Я вчера узнал от нее, что ты здесь.
Графиня приглашала меня вместе с тобой присутствовать
на собрании приезжего проповедника, — улыбаясь губами, сказал Селенин.
— Я знаю:
графиня Катерина Ивановна думает, что я имею влияние
на мужа в
делах. Она заблуждается. Я ничего не могу и не хочу вступаться. Но, разумеется, для
графини и вас я готова отступить от своего правила. В чем же
дело? — говорила она, маленькой рукой в черной перчатке тщетно отыскивая карман.
В четырех верстах от меня находилось богатое поместье, принадлежащее
графине Б***; но в нем жил только управитель, а
графиня посетила свое поместье только однажды, в первый год своего замужества, и то прожила там не более месяца. Однако ж во вторую весну моего затворничества разнесся слух, что
графиня с мужем приедет
на лето в свою деревню. В самом
деле, они прибыли в начале июня месяца.
В заключение упомяну, как в Новоселье пропало несколько сот десятин строевого леса. В сороковых годах М. Ф. Орлов, которому тогда, помнится,
графиня Анна Алексеевна давала капитал для покупки именья его детям, стал торговать тверское именье, доставшееся моему отцу от Сенатора. Сошлись в цене, и
дело казалось оконченным. Орлов поехал осмотреть и, осмотревши, написал моему отцу, что он ему показывал
на плане лес, но что этого леса вовсе нет.
День был светлый; в два окна, сквозь ледяные стекла, смотрели косые лучи зимнего солнца;
на столе, убранном к обеду, тускло блестела оловянная посуда,
графин с рыжим квасом и другой с темно-зеленой дедовой водкой, настоянной
на буквице и зверобое.
Тогдашние намерения князя женить сына
на Катерине Федоровне Филимоновой, падчерице
графини, были еще только в проекте, но он сильно настаивал
на этом проекте; он возил Алешу к будущей невесте, уговаривал его стараться ей понравиться, убеждал его и строгостями и резонами; но
дело расстроилось из-за
графини.
Дипломат отвечал
на какой-то вопрос
графини о современном положении
дел, о начинающихся реформах и о том, следует ли их бояться или нет?
— Я начал о моем ветренике, — продолжал князь, — я видел его только одну минуту и то
на улице, когда он садился ехать к
графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже не хотел встать, чтоб войти со мной в комнаты после четырех
дней разлуки. И, кажется, я в том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь не у вас и что мы пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как сам не мог быть сегодня у
графини, то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
Через минуту мы уже были
на вышке, в маленькой комнате, которой стены были разрисованы деревьями
на манер сада. Солнце в упор палило сюда своими лучами, но капитан и его товарищ, по-видимому, не замечали нестерпимого жара и порядком-таки урезали, о чем красноречиво свидетельствовал
графин с водкой, опорожненный почти до самого
дна.
Он как-то особенно торопливо поддержал меня в этой мысли, и
на другой же, кажется,
день получаю от него письмо, что место есть для меня у одной его родственницы, старой
графини, быть компаньонкой…
Мера терпения человеческого преисполнилась; впереди не было никакой надежды, и двое из негодяев, из числа самых приближенных к барину и — что всего замечательнее — менее других терпевшие от его жестокости, решились
на ужасное
дело: они отравили его мышьяком, положа мышьяк в
графин с квасом, который выпивал по обыкновению Михайла Максимович в продолжение ночи.
В самом
деле, не погубить бы мне себя, тогда как
на мою долю могло бы выпасть великое счастие стать мужем
графини Б***, камергером или дворянским предводителем.
Между тем как
дело шло
на пульку, неутомимая Пелагея принесла
на маленький столик поднос с
графином и стаканчиками
на ножках, потом тарелку с селедками, пересыпанными луком. Селедки хотя и были нарублены поперек, но, впрочем, не лишены ни позвоночного столба, ни ребер, что им придавало особенную, очень приятную остроту. Игра кончилась мелким проигрышем и крупным ругательством между людьми, жившими вместе целый бостон. Медузин был в выигрыше, а следовательно, в самом лучшем расположении духа.
Она тоже имела несколько десятков тысяч десятин, много овец, конский завод и много денег, но не «кружилась», а жила у себя в богатой усадьбе, про которую знакомые и Иван Иваныч, не раз бывавший у
графини по
делам, рассказывали много чудесного; так, говорили, что в графининой гостиной, где висят портреты всех польских королей, находились большие столовые часы, имевшие форму утеса,
на утесе стоял дыбом золотой конь с брильянтовыми глазами, а
на коне сидел золотой всадник, который всякий раз, когда часы били, взмахивал шашкой направо и налево.
Рассказывали также, что раза два в год
графиня давала бал,
на который приглашались дворяне и чиновники со всей губернии и приезжал даже Варламов; все гости пили чай из серебряных самоваров, ели все необыкновенное (например, зимою,
на Рождество, подавались малина и клубника) и плясали под музыку, которая играла
день и ночь…
Пришло несколько офицерчиков, выскочивших
на коротенький отпуск в Европу и обрадовавшихся случаю, конечно, осторожно и не выпуская из головы задней мысли о полковом командире, побаловаться с умными и немножко даже опасными людьми; прибежали двое жиденьких студентиков из Гейдельберга — один все презрительно оглядывался, другой хохотал судорожно… обоим было очень неловко; вслед за ними втерся французик, так называемый п' ти женом грязненький, бедненький, глупенький… он славился между своими товарищами, коммивояжерами, тем, что в него влюблялись русские
графини, сам же он больше помышлял о даровом ужине; явился, наконец, Тит Биндасов, с виду шумный бурш, а в сущности, кулак и выжига, по речам террорист, по призванию квартальный, друг российских купчих и парижских лореток, лысый, беззубый, пьяный; явился он весьма красный и дрянной, уверяя, что спустил последнюю копейку этому"шельмецу Беназету", а
на деле он выиграл шестнадцать гульденов…
Во
дни покаяния он пил только воду и ел ржаной хлеб. Жена утром ставила к двери его комнаты большой
графин воды, фунта полтора хлеба и соль. Он отворял дверь, брал эту трапезу и снова запирался. Его не беспокоили в это время, даже избегали попадаться
на глаза ему… Через несколько
дней он снова являлся
на бирже, шутил, смеялся, принимал подряды
на поставку хлеба, зоркий, как опытный хищник, тонкий знаток всего, что касалось
дела.
Боркин (серьезно). Но довольно. Давайте говорить о
деле. Будем рассуждать прямо, по-коммерчески. Отвечайте мне прямо, без субтильностей и без всяких фокусов: да или нет? Слушайте! (Указывает
на графа.) Вот ему нужны деньги, минимум три тысячи годового дохода. Вам нужен муж. Хотите быть
графиней?
Граф предоставлял до всего додуматься
графине Антониде и ей же дарил весь почин
дела: она должна была вызнать мысли княжны, внушить ей симпатию к этому плану; забрать ее
на свою сторону и, уверясь, что княжна в случае решительного вопроса даст решительный же ответ в желанном духе, граф предоставлял Хотетовой упросить и уговорить его
на этот брак; а ему тогда останется только согласиться или не согласиться.
Дело заключалось в том, что граф Николай Петрович Шереметев в 1801 году женился
на своей крепостной девушке Прасковье Ивановне Кузнецовой, прозвище которой переделали в «Ковалевскую» и говорили, будто она происходила из польской шляхты и была записана в крепость Шереметевых незаконно. К этому обстоятельству от нечего делать не переставали возвращаться при каждом удобном случае и достойную уважения
графиню в глаза чествовали, а за глаза звали «Парашкою».
«Что, если, — думал он
на другой
день вечером, бродя по Петербургу, — что, если старая
графиня откроет мне свою тайну! — или назначит мне эти три верные карты!
Три
дня после роковой ночи, в девять часов утра, Германн отправился в *** монастырь, где должны были отпевать тело усопшей
графини. Не чувствуя раскаяния, он не мог однако совершенно заглушить голос совести, твердившей ему: ты убийца старухи! Имея мало истинной веры, он имел множество предрассудков. Он верил, что мертвая
графиня могла иметь вредное влияние
на его жизнь, — и решился явиться
на ее похороны, чтобы испросить у ней прощения.
Какие чувства наполнили душу Ибрагима? ревность? бешенство? отчаянье? нет; но глубокое, стесненное уныние. Он повторял себе: это я предвидел, это должно было случиться. Потом открыл письмо
графини, перечел его снова, повесил голову и горько заплакал. Он плакал долго. Слезы облегчили его сердце. Посмотрев
на часы, увидел он, что время ехать. Ибрагим был бы очень рад избавиться, но ассамблея была
дело должностное, и государь строго требовал присутствия своих приближенных. Он оделся и поехал за Корсаковым.
Любовь не приходила ему
на ум — а уже видеть
графиню каждый
день было для него необходимо.
И. Панина и у
графини Браницкой стол каждый
день стоил около 400 рублей, исключая вин и прочих напитков, которых тоже выходило каждый
день рублей
на 200!
— Поверите ли, я так занят, — отвечал Горшенко, — вот завтра сам должен докладывать министру; — потом надобно ехать в комитет, работы тьма, не знаешь как отделаться; еще надобно писать статью в журнал, потом надобно обедать у князя N, всякий
день где-нибудь
на бале, вот хоть нынче у
графини Ф. Так и быть уж пожертвую этой зимой, а летом опять запрусь в свой кабинет, окружу себя бумагами и буду ездить только к старым приятелям.
— Да;
на другой
день пристав приехал, расспросил обо мне и послал к
графине: действительно ли я с нею? Оттуда дворник их знакомого художника прислал, тот поручился, меня и отпустили. А у мужика там, в части, рубль пропал. Он после сказал мне: «Это твоя вина, — я за тебя заключался, — ты должен мне воротить», — я отдал…
Несколько раз я выходил в сени смотреть
на хозяина: среди раскисшего двора
на припеке солнца Егор поставил вверх
дном старый гнилой ларь, похожий
на гроб; хозяин, без шапки, садился посреди ларя, поднос закусок ставили справа от него,
графин — слева. Хозяйка осторожно присаживалась
на край ларя, Егор стоял за спиною хозяина, поддерживая его под мышки и подпирая в поясницу коленями, а он, запрокинув назад все свое тело, долго смотрел в бледное, вымороженное небо.
Шуберский. Нет-с, это не выдумка! Собственный лакей Алексея Николаича
на днях в трактире хвастал и рассказывал, что господин его женится
на какой-то
графине или княжне, богатой, красавице из себя…
Покои двухсаженной вышины, оклеенные пестрыми, хоть и сильно загрязненными обоями, бронзовые люстры с подвесными хрусталями, зеркала хоть и тускловатые, но возвышавшиеся чуть не до потолка, триповые, хоть и закопченные занавеси
на окнах, золоченые карнизы, расписной потолок — все это непривычному Алексею казалось такою роскошью, таким богатством, что в его голове тотчас же сверкнула мысль: «Эх, поладить бы мне тогда с покойницей Настей, повести бы
дело не как у нас с нею сталось, в таких бы точно хоромах я жил…» Все дивом казалось Алексею: и огромный буфетный шкап у входа, со множеством полок, уставленных бутылками и хрустальными
графинами с разноцветными водками, и блестящие медные тазы по сажени в поперечнике, наполненные кусками льду и трепетавшими еще стерлядями, и множество столиков, покрытых грязноватыми и вечно мокрыми салфетками, вкруг которых чинно восседали за чаем степенные «гости», одетые наполовину в сюртуки, наполовину в разные сибирки, кафтанчики, чупаны и поддевки.
Утром третьего
дня сорочин Патап Максимыч опять с гостями беседовал. В ожиданьи обеда Никитишна в передней горнице закуску им сготовила: икры зернистой, балыка донского, сельдей переславских и вяленой рознежской [Рознежье — село
на левом берегу Волги, повыше Васильсурска. Здесь весной во время водополья ловят много маломерных стерлядей и вялят их.] стерляди поставила. Хрустальные с разноцветными водками
графины длинным рядом стояли
на столе за тарелками.
Суток за двое до назначенного
дня вдруг стало известно по городу, что
графиня де-Монтеспан большой «раут» у себя делает,
на котором будет весь элегантный Славнобубенск и, как нарочно, дернула же ее нелегкая назначить этот «раут»
на то самое число,
на которое и майор назначил свой вечер.
Чарыковский подал ему свою визитную карточку,
на которой был его адрес. Хвалынцев поблагодарил его и обещал приехать. Хотя за все эти
дни он уже так успел привыкнуть к своей замкнутости, которая стала ему мила и приятна постоянным обществом умной и молодой женщины, и хотя в первую минуту он даже с затаенным неудовольствием встретил приглашение капитана, однако же поощрительный, веселый взгляд
графини заставил его поколебаться. «К тому же и она нынче не дома», — подумал он и согласился.
На другой
день, рано утром,
графиня Маржецкая отослала с человеком к Иосифу Колтышке записку, и в тот же
день, после обеда, совершенно неожиданно посетил Хвалынцева Свитка.
Но тут подвертывался Свитка с каким-нибудь
делом, с какими-нибудь наставлениями и инструкциями касательно будущих действий в Варшаве, то надо было брать из университета бумаги, писать прошение об определении в военную службу и отвозить все это к Бейгушу, то вдруг Свитка тащил его за чем-нибудь к Лесницкому или
на «литературный вечер», в «кружок» Офицерской улицы, то вдруг
графиня Цезарина присылала сказать, что нынче она ждет к себе Хвалынцева обедать, и вот таким образом, глядишь,
день и промелькнул, а к Стрешневым все-таки не съезжено.
Графиня де-Монтеспан — единственная женщина, которая дерзала еще ставить себя почти
на одну доску с нею, — из подражания ей, тоже облекала себя в черное, сообщая вначале, до разъяснения
дела, что это «англомания».
— За мной
дело не станет! — заметил Колтышко: — но… тут не я, — тут
графиня. А что скажет
графиня на это?
Бейгуш торопил его отъездом, да Хвалынцев и сам желал поскорей расстаться с Петербургом, уйти в новую среду, в новую заманчивую деятельность, где ему в непродолжительном времени предстояла встреча с
графиней Цезариной, уже
на варшавской почве. Он решил выехать завтрашний же
день, а
на сегодня сделать кое-какие последние приготовления к отъезду и в последний раз заехать к Цезарине — проститься до нового свиданья.
Madame Пруцко хотя и не совсем-то ясно уразумевала, где эти слезы и скорбь и какие именно мученики гибнут, однако, убежденная последним аргументом касательно губернаторши,
на другой же
день облеклась в черное и, по секрету, разблаговестила всем приятельницам о своем разговоре с
графиней.
На другой
день она была уже в городском клубе
на благотворительном балу и продавала билеты. В саду под навесом, устроенным из флагов, вьющегося винограда и живых цветов, стояло несколько столиков.
На столиках стояли колеса с лотерейными билетами…Восемь очень красивых и очень нарядных аристократок сидели за этими столиками и продавали билеты. Лучше всех торговала
графиня Гольдауген. Она, не отдыхая, вращала колесо и сдавала сдачу. Пельцер, который был
на балу, купил у нее две тысячи билетов.
Но расчеты пленницы не увенчались успехом. Голицын не обратил особого внимания
на новое ее показание. Ему оставалось одно: исполняя повеление императрицы, обещать Елизавете брак с Доманским и даже возвращение в Оберштейн к князю Лимбургскому. Приехав нарочно для того в Петропавловскую крепость, он прежде всего отправился в комнату, занимаемую Доманским, и сказал ему, что брак его с той женщиной, которую знал он под именем
графини Пиннеберг, возможен и будет заключен хоть в тот же
день, но с условием.
С первых же
дней пребывания в Рагузе
графиня Пиннеберг,
на ежедневных обедах в ее квартире, так рассказывала французским и польским сотрапезникам историю своих приключений.
Впрочем, 3 февраля она сама объявила аббату, что отречение ее от света окончательно еще не решено, но что она
на днях уезжает из Рима, по совету графа Орлова, оставляя фамилию
графини Пиннеберг, и что вообще
дела ее неожиданно приняли очень хороший оборот.
Простившись 10 февраля с аббатом Рокотани и сделав ему дорогие подарки, принцесса утром
на другой
день, под именем
графини Селинской, в двух экипажах поехала из Рима. Ее сопровождали Доманский, Чарномский, Франциска Мешеде и несколько слуг. Раздав щедрую милостыню нищим, собравшимся у церкви Сан-Карло, она, при шумных благодарных криках толпы, поехала по Корсо к Флорентийской заставе и выехала из вечного города.